Александра
Очень понравилось! Здорово! 
Из раннего... (свое) 
ДЫХАНИЕ ДУШИ
Объявили посадку. Неспешно  поднимаюсь. До чего же не люблю самолеты. Единственное преимущество - экономия времени. Через пару-тройку часов буду наслаждаться красотой Венеции. Всегда мечтала там побывать, а сегодня лечу. Уже предвкушаю очарование старины и свой детский восторг. Он проявляется при столкновении с чем-то новым, долгожданным. Именно восторг есть для меня наркотик. Если его нет, то начинаю чахнуть, скука поедает мой мозг, душевные ломки тормозят  деятельность. У меня творческая жизнь, именно жизнь, а не профессия, поэтому всякий застой вызывает во мне болезнь.  Я ищу лекарство от скуки, пытаюсь отыскать свой наркотик. Оттого-то и становлюсь завсегдателем авиационных компаний.

Стюардесса мило улыбается. Я устраиваюсь в кресло, пристегиваю ремни, вот и все - полетели. В этот момент всегда вспоминаю Катерину из «Грозы». Ведь летают же люди, пусть не так как птицы, но все же летают. А я не люблю. Состояние полета не для меня, всегда хочу чувствовать твердую почву под ногами. Только редко это выходит. Я постоянно куда-то мчусь, не могу сказать в какой части света буду завтра. Знаю, что когда-нибудь придется остановиться, но зачем об этом думать. Я, по-своему, счастливый человек. У меня есть мировая известность, куча свободного времени и независимость. Но именно в самолетном кресле начинаю задумываться о жизни, вспоминать, мечтать...

В детстве мне часто снился один и тот же сон. Я видела деревянный домик. Такой описывают в сказках - маленькая избушка на курьих ножках. Я все время хотела войти внутрь, но что-то мешало, не пускало. Рядом с домом был заброшенный сад, пахло клубникой. Я точно помню, что пахло. Даже сейчас, закрывая глаза, с легкостью появляются картинки зеленых кустов с розовыми ягодами. Дорожка вела к реке. На берегу стояла лодка. Я забиралась в нее и плыла. Речная вода была настолько прозрачной, что виднелось каменистое дно. Мелкие рыбешки лавировали между водорослей. Все прибрежное общество насекомых пело, жужжало, скрипело и кружилось над водой. Одним словом - идиллия.

Но вот странно, что я-то была совсем крохой, греб кто-то другой. Лица его не видела, но точно знала, что он есть, и мне от этого становилось очень хорошо. Помню лишь руки: добрые, красивые пальцы, чуть-чуть морщинистые, но очень мягкие. Мои ладошки прямо-таки утопали в этих ласковых руках.

Мелькали желтые подсолнухи, яркие полевые цветы, зеленые травы. Потом я неизменно просыпалась. Пробуждение приносило неприятное чувство незавершенности, словно продлись этот сон еще минутку, и я бы обязательно узнала что-то нужное, самое главное. Но, увы, всегда все заканчивалось на одном и том же.

Проснувшись, я опять с головой окуналась в безрадостные будни детдомовской жизни. В память надолго врезались голубые стены, казенные игрушки, гороховое пюре и рассыпанная по туалету хлорка. По словам нашей воспитательницы тети Тани, я была явно не от мира сего. Этакая канарейка в грязно-серой клетке. Прутья были повсюду: высоченный забор, решетки на окнах и крысообразная воспитательница. Железные двери перекрывали, казалось, доступ воздуха из внешнего мира. Перила, ступеньки, выбеленные стены с неизменными надписями нецензурного характера... На этих стенах можно было прочесть всю историю нашего «ДД»: кто в кого влюбился, кто кого ненавидит, и что есть мир. Подъем происходил в 5.30 из-за неуемного громыхания трубы в туалете. Просто ночью всегда отключали воду, а утром она стремительно набирала скорость бега по ржавым трубам. Подобная «музыка» сопровождалась громоподобным криком тети Тани. Так продолжалось изо дня в день. Я словно отбывала наказание, только неизвестно за что.  Уж слишком мечтательная, ранимая, сама себе на уме.

Вообще-то говорят, что детдомовские зовут воспитателей мамами, но в моем случае это было исключением. Я очень рано поняла, что женщина, родившая меня, должна быть идеальной. Наверное мир перевернулся б в тот день, если бы я назвала крысовидную тетю Таню мамой. Она на самом деле была противной, как крыса, с вытравленным перекисью хвостиком и черными усиками над верхним подобием губы. С такой внешностью только легко детей пугать, а уж никак не воспитывать. Хотя суть воспитания зиждилась на принципе - чем громче крикнешь, тем лучше будет результат. С тех пор повышение голоса не выношу, особенно когда кричат на детей. Поэтому мечта отыскать свою мать стала для меня смыслом жизни.

Наверное, следует рассказать, как я попала в пресловутый детский дом. Знаю только, что мне было около трех лет, а остальное так и осталось до поры до времени загадкой.

Судьба детдомовцев обычно предсказуема. Они попадают в различные училища, овладевают какой-нибудь специальностью, устраиваются на мало-мальски нормальную работу, находят себе подобных и живут без всяких страстей.

На моих глазах свершались запланированные браки ради комнаты в общежитии. Но что может быть страшнее смены одной грязной клетки на другую. В населенной тараканами крохотной комнатке рождались дети, маленький мирок которых уже не ограничивался железным забором, а выходил в пыльный серый двор у ворот СИЗО. Общаговские коридоры мало чем отличались от «ДД»: та же мрачность и замкнутость, телефон у вахтерши и один душ на все общежитие, в котором постоянно отсутствовала горячая вода. Общие кухни были облюбованы тараканами всех мастей и оттенков, а видавшие виды кровати скрипели по поводу и без него.

Меня тоже ждало училище, готовое сделать мечтательную девочку швеей - мотористкой. Именно в тот момент я проявила твердость и решительность характера, когда наперекор судьбе подала документы в художественное училище. Мечта найти родителей толкала на принятие важных решений. Вокруг я слышала злобные пересуды, которые лишь изредка произносились шепотом. Окружающих удивляло то, что девочка без роду и племени жаждет стать художницей. Кистями и красками на кусок хлеба не заработаешь, говорили они, а устраиваться в жизни надо. Кое-как перебиваясь, пыталась найти себя. Оказавшись одной в большом городе, не имея за душой ни гроша, я все-таки продолжала жить, отталкивала от себя дурные мысли, находя утешение в своих работах. Изо дня в день я писала, писала, писала. Учителя были мной довольны, пророчили успех, но понимали, что детдомовской девочке без «мохнатой лапы» даже с ее талантом светит разве что место оформителя афиш. Я знала, что меня жалеют, но принять эту жалость не могла. Окончив училище, стала вольным художником, все дни на пролет проводя на улицах. Я смотрела на лица людей, вглядывалась в глаза, а по ночам передавала их выражение полотну. Бродячая жизнь кажется романтичной только тому, кто в любой момент может плюнуть на все и вернуться в свое теплое гнездышко.

В те годы у меня было много творческих друзей. Некоторые из них черпали вдохновение в алкоголе, некоторым оно являлось ежеминутно. По-настоящему я дружила лишь с мольбертом, кистами и красками. Они всегда понимали все, что я чувствовала, хотела сказать.

В одно утро я вышла на улицу с необычайным чувством, как будто что-то главное должно произойти. Предчувствие меня не обмануло. В центральной галерее проходила выставка известной французской художницы. Ее талант не измерить всеми деньгами на свете. Миллионы почитателей приходят на выставки, чтобы хоть одним глазом заглянуть в трагически - прекрасный мир ее картин. Я наслаждалась  работами. Мне казалось, что дышу чистым горным воздухом и пью ключевую воду. Подойдя к одной из картин, вдруг почувствовала, как почва уходит из-под ног, и я проваливаюсь в темную яму. Придя в себя, еще долго не могла поверить в случившееся. На картине был изображен дом из моих снов, тот же сад, подсолнухи, клубника, река и лодка. А в лодке - мужчина с седой бородой в соломенной шляпе, рядом с ним сидела маленькая девочка. Мои тогдашние чувства нельзя передать словами. Смутно помню, как куда-то написала с просьбой объяснить, как мой сон мог кто-то еще увидеть.

Все дальнейшие события меня уже не удивляли. Я ведь знала, что когда-нибудь чудо должно произойти. И оно произошло, постучалось в дверь в лице человека из посольства, держащего в руках билеты. Через несколько месяцев я впервые летела на самолете туда, где жила моя мать. Позднее, сидя в уютной квартире в респектабельном районе Л..на, я как сказку слушала историю любви немолодого русского пианиста и французской художницы. Их роман был подобен пламени, наполненный страстным  огнем и горевший ярко, величественно, вызывающе. Я родилась в том доме из сна, где родители скрывались от посторонних взглядов. Три года они прожили в тишине и беззаботности. Она писала картины, а он играл Моцарта, Шуберта, Прокофьева...

Оборвалось все внезапно. Люди называют это несчастным случаем, а я считаю ударом судьбы. В чем причина того пожара, что унес жизнь моего отца и наградил меня годами поисков и ожиданий, никто сказать не может. Известно лишь, что, вернувшись с поездки за покупками, мать обнаружила пепелище, мертвое тело любимого человека и весть о том, что о судьбе ребенка ничего не известно. Меня сочли погибшей, а уж каким образом я оказалась в детском доме, остается только догадываться. Мама говорит, что в свои неполные три года я одинаково лепетала и по-русски, и по-французски. Такой ребенок, вероятно, был нонсенсом,  но, тем не менее, я жила как жила, веря только в хорошее.

Так  и осуществилась моя самая большая мечта. Я разом получила все: материнскую любовь, нежность, верность и возможность реализации своих способностей. Объехав почти весь мир, понимаю, что всегда нужно возвращаться домой, ибо на земле есть хотя бы один человек, которому ты по-настоящему нужен.

Вот и сегодня опять улетаю, но знаю, что обязательно вернусь к маме. Она уже давно не держит меня подле себя. Я самостоятельная, ничем не обремененная женщина.

Однажды случилось так, что я потеряла себя, утратила циничность. Вначале мне это даже понравилось. Приятно было растворяться во внезапно вспыхнувших чувствах, слушать красивые слова. Я копила заблуждения, складывая их в копилку своей души. Главная ошибка была в том, что рядом оказался вовсе не тот человек. Мой роман длился около года. Все это время я потихонечку сатанела и искала выход из порочного круга. Я по натуре очень самолюбива и всегда ищу признания своего таланта. Если же не получаю комплементов, то перестаю верить в себя. Так вот этот человек абсолютно меня не ценил, считал идеалы глупыми, а жизненную суету напрасной. В конце концов, я его возненавидела, хлопнула дверью и ушла навсегда. Сейчас удивляюсь, почему же не сделала этого раньше. Так обожаемая свобода была возвращена.

С тех пор я отношусь к людям настороженней и придирчивей. Мой нынешний друг это понимает. Сегодня было очень жаль с ним расставаться, но завтра (а я в этом уверена на сто процентов) он появиться на приеме, устраиваемом в мою честь с неизменными белыми розами. К расстоянию он относится с присущей нам обоим философией. Мы считаем, что расставание не в расстоянии, а в душевной отдаленности. И все же завтра он отложит все свои дела, чтобы первым поздравить меня.

Опять склоняется стюардесса с приклеенной улыбкой. Нет, я ничего не хочу и всем довольна. Она с облегчением уходит. Ужас как не люблю все искусственное. Душа просит праздника, а в ответ получаю натянутую улыбку во все тридцать два зуба. Вот бы чеширскому коту такую. Всегда хочется что-то исправить, сделать мир идеальным. Но я сама не идеальна.  Например, говорят, что истинный художник должен быть беден, а я имею возможность мотаться по свету, дабы развеять свою скуку. Вот и сейчас в Венеции состоится выставка моих работ, и упустить возможность побывать на открытии не могу. Я предоставляю на суд зрителей цикл работ об Атлантиде. Мне это кажется даже символичным, ведь Венеция чем-то напоминает затонувшую цивилизацию. Воображаю, что люди там тоже сильные и красивые...

Ну, все, полет окончен. Хотя нет, говорить об этом пора рано. Пока я живу, буду летать, хоть и ужасно не люблю самолеты.

вот это даааа...
молодцы, мне очень понравилось.
давайте еще пишите плиз....